Старица - земля православная. Монастыри и храмы.

о семейной легенде основателем купеческой фамилии Лисицыных был далекий предок, занимавшийся охотничьим промыслом в конце ХVIII – начале ХIХ в. В те времена Старицу окружали дремучие леса, и зверья в них было предостаточно. Особенно много было волков, лисиц и зайцев. Наш предок хорошо знал нравы и повадки зверей, отличался поразительной меткостью и с охоты возвращался с богатыми трофеями. Особенно много он отстреливал лисиц. Отсюда – и фамилия.

Шкурки зверей он выгодно продавал, постепенно разбогател и завел в Старице продовольственную лавку. Торговые дела у него и его потомков шли удачно, и мой прадед – Иван Лисицын – во второй половине ХIХ века был уже состоятельным купцом. На каком предке фамилия обрела купеческий статус, остается неизвестным.

Как было принято в купеческом сословии, моего прадеда женили на дочери одного из Старицких купцов, и от этого брака у него было пятеро детей: Иван (мой дед), Аркадий, Николай, Вера и Анна. Старшего сына отец готовил в преемники, и уже к концу ХIХ века 18-летний Иван Иванович Лисицын вместе с отцом проводил оптовые закупки продовольствия.

Дом, в котором жил мой прадед, в связи с разросшимся семейством, стал тесен, и потому было принято решение строить двухэтажный кирпичный особняк. Первый этаж предполагалось полностью отвести под большой продовольственный магазин. Выбор места постройки был поручен деду.

Старичане, наверное, обратили внимание, что в конце улицы К. Маркса (в те времена она называлась Семеновской), сразу за домом № 62 начинается площадь, а за ней – дорога, ведущая на железнодорожную станцию. Эта площадь в ХIХ в. была стоянкой извозчиков, с которой они развозили пассажиров по деревням Старицкого уезда, на железнодорожный вокзал, а также в Ржев, Торжок и Тверь. Этот аналог автобусной станции в те годы назывался Биржей легковых извозчиков.

Площадь была оборудована поилками, а над ними на стойках проходили небольшого диаметра брёвна для привязи лошадей. Биржу извозчиков обслуживали несколько чернорабочих, которые следили за наличием воды в поилках и занимались подкормкой лошадей овсом. Они же убирали с территории конский навоз.

Недалеко от площади пустовал довольно большой земельный участок (угол К. Маркса и ул. Иванцова), простиравшийся до речки Старчонки. Дед быстро сообразил, какие выгоды принесет соседство Биржи извозчиков, если на пустующем участке построить дом, а в нем – чайную или ресторан (в то время именно наименование «чайная» было наиболее привлекательно и популярно). В таких заведениях можно было не только попить чаю, но и перекусить, а заодно и пропустить пару рюмок водки.

Расчет был прост. Извозчикам и пассажирам, прибывшим на конечную станцию, негде было покушать с дороги, а в непогоду (особенно зимой) им необходимо было где-то обогреться. Недостатка в клиентуре не предвиделось.

На семейном совете (куда входил мой дед, его отец и мать Мария Михайловна) предложение деда одобрили, выкупили участок и за 1,5-2 года возвели двухэтажный дом (современный адрес – ул. К. Маркса, д. 58). При строительстве мой дед застудил почки, когда вместе с рабочими вытаскивал из воды речки Старчонки валуны под фундамент. Эта молодецкая удаль (никто не просил его об этом) роковым образом скажется в будущем.

На первом этаже располагалась чайная, имевшая два отдельных зала. Один, больший по площади, предназначался для извозчиков, крестьян, рабочих, т. е. для рядовых посетителей, второй – поменьше, с хорошей мебелью и дорогой посудой – для высокопоставленных чиновников, дворян, купцов и т. п. Этот зал имел отдельный вход и, по существу, представлял собой ресторан, хотя оба зала помещения объединяла одна вывеска – «Чайная».

Зал для высокого сословия обслуживали официанты с приятной внешностью и хорошими манерами, здесь продавались и изысканные блюда, и цены были весьма высокими. Зал для рядовых посетителей обслуживали так называемые «половые», цены здесь были доступными, а еда – попроще. Рядом располагались кухня с огромной литой, разделочная, буфетная (для посуды и столового белья).

Штат обслуги набирался из местных жителей, и только по рекомендации. В кухонную обслугу входили два повара, кухарки, «половые», официанты и несколько подсобных рабочих. Кроме того, дед содержал истопника (в доме было несколько печей, которые топились зимой 2-3 раза в день, а кухонная печь – круглогодично) и кучера, в обязанности которого входило обслуживание трех лошадей. Воду, которой в день уходило очень много, доставлял водовоз, с которым дед заключил договор.

На втором этаже здания располагался кабинет деда, большая гостиная с лимонными деревцами в кадках и цветами в красивых горшках, с прекрасной мебелью и картинами в золоченых рамках, столовая, рядом с ней – буфетная, комнаты для отца и матери, две детские, комната для горничной. Во всех жилых помещениях висели иконы с круглосуточно горящими лампадами. Из всей прислуги только горничная жила в доме постоянно.

Хозяйственные постройки включали в себя ледник для хранения продуктов, конюшню, каретник, сараи для дров, сена, овса, а также другие подсобные помещения. Конюшня и каретник сохранились до сего времени, они выходят на ул. Иванцова.

За домом была большая площадка с подкошенной травой, на ней находилась раскидистая липа, под которой в жаркий день ставили стол, и пили чай. (О традициях чаепития в купеческих семьях я уже рассказывал в «Новой Старицкой газете»). Далее располагался небольшой фруктовый сад, а ближе к берегу Старчонки был огород, где выращивалась, в основном, зелень для личного употребления и для нужд «чайной».

Рабочий день поваров и кухонной обслуги начинался в 7 утра и закачивался, как правило, в 22 часа. Исключением были дни специальных мероприятий, когда с заказчиком оговаривалось время окончания каких-либо торжеств. Повара и кухонная обслуга работали через день. «Чайная» открывалась для клиентов в 8 часов утра. Заведение процветало. Посетителей в течение всего дня и вечера было с избытком.

Рабочий день моего деда начинался в 7-8 утра, он сразу же спускался на первый этаж и» убедившись, что «Чайная» работает в нормальном режиме, завтракал и уезжал или уходил (в зависимости от погоды) в продовольственный магазин на Широкой улице (ныне ул. Ленина). Обедал, обычно, дома, вечерний чай пил в 5-6 часов, ужинал около 9 вечера.

Основное время дед уделял своей «Чайной», и сам спускался в ресторан, когда ему докладывали о присутствии важных клиентов или высокопоставленных чиновников. В продовольственном магазине у него работал толковый приказчик, поэтому дед находился там короткое время.

Все финансовые дела дед вел лично, у него была приходно-расходная книга, куда он записывал все расходы и приходы задень (к этому времени его стареющий и больной отец отошел от дел и был для сына консультантом и советником, хотя и оставался фактическим владельцем «Чайной» и продовольственного магазина).

По своим торговым операция дед часто ездил в Ржев, Торжок, Москву (в Петербурге был всего два раза, как бы для разведки и больше туда не ездил). Оттуда он привозил своим домашним подарки, в основном, драгоценности для матери, а младшим братьям и сестрам – сладости и книжки, главным образом приключенческого характера.

Дед оптом покупал товары (в основном продовольственны) как у старицких купцов, так и у непосредственных производителей. Нередко – под «честное слово». Зачастую это было куда важнее подписей и печатей. В то время порядочность и честность к старицких купцов была в крови. Нарушить честное слово купца было равносильно самоубийству, это могло покрыть позором и бесчестием всю купеческую семью. Конечно, случаи обмана, как правило в крупных городах, иногда происходили, но это было скорее исключением из правил. В Старице в тот период подобного не бывало. Все местные купцы отлично знали друг друга, и потому доверие было обоюдным.

Все купеческие семьи Старицы в обязательном порядке посещали церковь, особенно ко всенощным и обедням в праздники и выходные дни. Семья купцов Лисицыных посещала, главным образом, Семеновскую церковь, располагавшуюся недалеко от их дома. Эта традиция нарушалась лишь в редких и исключительных ситуациях, как, например, в случае болезни или экстренного, не терпящего отлагательств дела.

Каждая купеческая семья занимала в церкви свое место. Посещение церкви имело не только религиозный смысл, но и давало возможность увидеться с соседями, узнать местные новости, перекинуться парой слов со знакомыми. Разумеется, все это происходило в приглушенном тоне.

Женщины ходили в церковь в лучших платьях и, если случалась обновка, то ее одевали в первый раз именно для посещения церкви, причем женская половина ревниво осматривала наряды у других знакомых, а потом дома в подробностях обсуждали, кто во что был одет.

Что касается религиозных праздников, то особо почитаемыми были два: Рождество и Пасха. В эти дни дед, как и все старицкое купечество, преподносил подарки не только своим близким и друзьям, но и всей, без исключения, прислуге. Обычно это были отрезы на платье или костюм, шали, фарфоровые вазы, стилизованные под пасхальные яйца, продуктовые наборы в красивых коробках или корзинах, перетянутых шелковыми лентами. На это уходило немало денег, но купечество в данном случае не скупилось. Подарки делали искренне, как говорится, от души. Из других праздничных дней значимы были именины и Новый год.

Дед, как и все Старицкие купцы, занимался благотворительностью. В те годы обычно делали крупные вклады в местные церкви и Свято-Успенский монастырь. Вносились пожертвования и на содержание детских приютов и других учреждений.

В то время Старицкие купцы не жили обособленным мирком, дружили семьями, приглашали друг друга в гости с женами и детьми, попутно присматривая женихов или невест для своих подросших детей. Нередко они по большим торжествам снимали у деда ресторан, приглашали массу друзей и знакомых. Денег на угощение не жалели, но случаев, описываемых в литературе и показанных в фильмах, когда разгулявшиеся купцы швыряли в публику пачки денег, среди старичан не было. Они умели считать и хорошо знали, каким трудом доставался капитал.

Учились дети купцов в Старицкой гимназии, а особо одаренные уезжали в другие города и поступали в высшие учебные заведения, но это было редкостью, скорее исключением. Девочек готовили, главным образом, к семейной жизни и учили в частных заведениях этике, сервировке стола, вышивании и т. п.

Читали Старицкие купцы, в том числе и мой дед, в основном, газеты, где их интересовали разделы, относящиеся к экономическим темам и затрагивающие их интересы, а также светские новости и различные происшествия. Книг было немного, обычно детские, а также религиозного содержания. Евангелие в каждом купеческом доме было таким же обязательным атрибутом, как и иконы. Чудом сохранились в нашей семье несколько брошюр с произведениями Пушкина, которые дед купил к 100-летию рождения поэта. Они сейчас находятся в моей коллекции.

Отношение моего деда, как и всего старицкого купечества, к местным чиновникам было, мягко говоря, неуважительным. Поборы шли на все случаи жизни, причем суммы требовались крупные. Чтобы уменьшить эти сборы приходилось давать взятки чиновникам. Между собой купцы их зло поругивали, осуждали, но не хотели жаловаться в вышестоящие инстанции. Себе дороже.

Мой прадед несколько раз делал попытки женить старшего сына на дочерях Старицких купцов, но ни одна из них не произвела на Ивана должного впечатления, а жениться по расчету он не хотел – сам был достаточно богат. К нему даже приезжал богатейший конезаводчик из Торжка и сватал свою дочь, обещая весьма большое приданое. Дед поехал на смотрины и вернулся из Торжка удрученным. Дочь конезаводчика страдала косоглазием. Родители особенно не настаивали на женитьбе сына, а дед словно ждал своего часа.

Жизнь в доме купцов Лисицыных текла размеренно и спокойно. Ничто не предвещало события, взбудоражившего впоследствии купечество Старицы и вызвавшего массу толков и пересудов.

У деда по каким-то причинам уволилась горничная. Ему порекомендовали молоденькую девушку из зажиточной крестьянской семьи, проживавшей в деревне Ново-Ямская. Эта миловидная девушка с толстой косой и естественным румянцем на щеках, окончила 4 класса церковно-приходской школы и имела неплохое для крестьянки воспитание. Деду она по деловым качествам подходила и внешне понравилась. Так Мария Васильевна Муханова стала горничной на втором этаже.

Юная, статная, с добрыми и выразительными глазами, с мягким, отзывчивым на доброту характером, она все больше и больше нравилась молодому купцу, и его взгляд все чаще останавливался на горничной. Родители деда тоже отмечали ее расторопность, опрятность и трудолюбие.

Внимание Ивана к Маше Мухановой было тактичным и ненавязчивым, их отношения развивались естественным путем и примерно через месяц переросли во взаимную симпатию, а затем - в любовь. Чувства оказались взаимными, и дед уже всерьез задумывался о женитьбе, отлично представляя ее последствия. Родители догадывались о романе сына с горничной и уже подумывали об ее увольнении. Дед интуитивно понял это и попросил у родителей благословения на брак.

Реакция родителей была предсказуемой. Мать негромко ахнула и залилась слезами, отец же пришел в ярость, кричал, что лишит непутевого сына наследства, что такая женитьба среди Старицкого купечества будет расценена как позорная, а в конце скандала пригрозил, что лишит сына отеческого крова.

Но дед больше волновался за свою Марьюшку. Он тут же отвез ее к родителям в Ново-Ямскую, велел никуда не отлучаться, а сам поехал в деревню Дягунино к местному священнику (которого хорошо знал) и договорился с ним о тайном венчании. Венчание проходило в местной церкви, ночью, без свидетелей. Все эти события произошли в течение одних суток, а утром, после короткого свадебного застолья с родителями Маши, дед с молодой женой уехал в Москву. Это было в канун Первой мировой войны.

Несмотря на предпринятые родственникам меры, кто-то из прислуги «по секрету» рассказал об истинных причинах неожиданного и быстрого отъезда деда в Москву. Вскоре об этом знала почти вся Старица. Можно только догадываться, сколько сплетен, толков и пересудов было в городе как в купеческой среде, так и среди рядовых горожан!

Приехав в Москву, дед какое-то время жил у родственников, которые, к его радости, с пониманием отнеслись к сложившейся ситуации и помогли ему открыть собственный кондитерский магазин. В дальнейшем дед в этом же доме снял меблированную квартиру, а в следующем, 1915 году, у них родилась дочь (моя будущая мать), которую дед назвал в честь своей жены Марией.

Прошло два года, грянула февральская революция. Кондитерский магазин деда был разграблен и разорен, сбережения в банке пропали, и семья оказалась в тяжелом положении. Молодая жена деда вынуждена была устроиться на военном заводе паяльщицей, а дед перебивался случайными заработками.

В октябре 1917 года грянула новая революция с уличными боями и жертвами, и семья Ивана оказалась на грани нищеты. Родители деда, которые раньше и слышать не хотели о своем сыне, узнав о событиях в Москве и согласившись с просьбами дочери веры о примирении, послали гонца в Москву с заданием выяснить судьбу старшего сына. Тот, побывав у деда, рассказал обо всем, что он видел в Москве. А также сообщил о хорошенькой, двухлетней внучке Машеньке… Сердца родителей дрогнули. Они сразу послали этого е гонца обратно с письмом, в котором говорилось, что они простили своего сына, признавали его брак и просили его семейство вернуться в Старицу, где ситуация была сравнительно спокойная и положение с продовольствием значительно лучше, чем в Москве.

Дед приехал в Старицу с семьей в декабре 1917 года, родители встретили их радостно, словно между ними ничего и не происходило, а их сын был в длительной командировке. Особенно они привязались к веселой и общительной внучке, окружив ее теплотой и заботой. Однако другие родственники встретили мою бабушку подчеркнуто равнодушно и старались, по возможности, избегать общения с ней, оставив этим в ее душе неприятный осадок.

Вскоре в Старицу приехал муж сестры деда – Веры Ивановны, армейский офицер Л. М. Исаев. Еще перед Первой мировой войной он, приехав в Старицу по военным надобностям, зашел в ресторан деда (военные казармы были неподалеку), случайно увидел Веру и, как говорится, влюбился с первого взгляда. Дед устроил пышную свадьбу. Медовый месяц молодожены провели в Старице, затем супруг уехал в свою воинскую часть, воевал на фронтах Первой мировой, а Вера Ивановна жила с детьми в Старице.

В октябрьскую революцию Л. М. Исаев находился в Москве, не принял власти большевиков, участвовал в уличных боях и некоторое время жил у деда. Тот снабдил его гражданской одеждой, и Леонид Исаев, приехав в Старицу, забрал жену и детей, после чего перебрался на постоянное местожительство в Брянск, где, по-видимому, жили его родственники.

В феврале 1918 года большевики, взявшие власть в городе, национализировали дома Старицких купцов, реквизировали ценности, выставили их семьи на улицу без средств к существованию.

Такая же участь постигла и купцов Лисицыных. Слухи о национализации купеческих домов моментально распространились по городу. Дед в последний момент успел все фамильные драгоценности отвезти в дом родителей жены в Ново-Ямскую и надежно спрятать их. В тот же день в особняке деда появился развязный и циничный комиссар под охраной солдат и потребовал немедленно покинуть дом, великодушно разрешив взять только личные вещи. Наступало страшное время, которое великий русский писатель Иван Бунин охарактеризовал как «окаянные дни».

Все Старицкие купцы из этой ситуации выбирались как могли. Одни уехали к родственникам в другие города, некоторые – в деревни, третьи всю жизнь мотались по коммуналкам и жили в нищете, как, например, дочь Старицкого купца Солодовникова, которой выделили отдельную квартиру лишь в конце ее жизни, в начале 1980-х годов.

Деда с семейством приютили родители бабушки в д. Ново-Ямская. Через несколько дней туда явился тот же комиссар с солдатами. Они перевернули весь дом и хозяйственные постройки, пригрозив деду, что поставят его к стенке, но драгоценностей не нашли. А вскоре пришла другая беда – не выдержав тяжких испытаний, умерли от нервного потрясения родители деда.

Летом в 1918 года дед перебрался в Старицу, где снял небольшую комнату с убогой мебелью. Однажды он посетил свой дом, уже бывший. Все было реквизировано, порушено, растащено. Особенно бабушка жалела картины и сервиз мейсенского фарфорового завода. Случайно она нашла серебряную чайную лодку с монограммой деда… Такому же разграблению подверглись и дома других купцов.

К 1924 году у деда было трое дочерей, вскоре к ним прибавилась и четвертая, приемная Анна, младшая сестра деда, как в то время говорили «пригуляла» с кем-то дочь Наталью. Свою четырехлетнюю девочку «на время» она оставила у деда, а сама уехала в Брянск. Сердобольные и жалостливые дед с бабушкой относились к Наташе как к своей дочери и воспитывали ее до середины 30-х годов, пока не произошло случая, в корне изменившего ситуацию.

Бабушка работала уборщицей в Госбанке, дед там же сторожем, зарплата была мизерной, ее не хватало чтобы прокормить и одеть такое семейство. Бабушка продавала понемногу фамильные ценности и была вынуждена заниматься самогоноварением (что было запрещено). Наталья в это время работала каким-то мелким клерком в системе НКВД и выдала бабушку. Был суд, бабушке дали 2 года условно, а дед после этого выставил вещи Натальи на порог и ее дальнейшей судьбой не интересовался.

В 1932 году его старшая дочь Мария вышла замуж на преподавателя русского языка и литературы (моего отца), и от этого брака было четверо детей, двое из которых умерли во младенчестве. В 1939 году, когда мне было 4 года, при рождении четвертого ребенка вследствие грубой ошибки врача моя мать умерла, а вскоре умер и новорожденный.

С началом войны в Госбанк привезли большую партию зимнего обмундирования и охранять это имущество поручили деду. Перед занятием Старицы немцами Госбанк вместе со своими сотрудниками эвакуировал бабушку в двумя дочерьми и внуком под Калинин, в Горицы, где они выжили благодаря остаткам фамильных ценностей, которые меняли на продукты. Деда же обязали сдать отступающим войскам снаряжение. Но за ним никто так и не приехал. Дед же таким образом оказался в оккупированной немцами Старице.

В конце 1941 года он ходил за продуктами к родственникам жены в Ново-Ямскую, на обратном пути немцы отобрали продукты и сняли с него валенки. Зима была суровой, он в одних носках прошел весь город и сильно простудился, получив осложнение на почки. Приехавшая в январе 1942 года бабушка нашла его в тяжелом состоянии, военные медики ничем помочь не могли, и 2 сентября дед в возрасте 63 лет скончался.

Бабушка прожила долгую жизнь, нянчила внуков (в том числе и меня) и правнуков и скончалась от старости на 94-ом году. Я подолгу жил у нее и деда хорошо помню. Он очень любил меня и проводил со мной массу времени. Дед научил меня с трех лет ходить на лыжах, летом водил на Волгу и обучал плаванию, а голодной военной зимой 1941 года подкармливал продуктами, которые приносил дед из д. Ново-Ямской.

Потомство рода Лисицыных имеет несколько ветвей. Одна ветвь – по линии родной сестры деда Веры обосновался в Брянске, там же жила и незамужняя сестра Анна; по линии брата потомки живут в Петербурге (с ними я периодически общаюсь), другой брат Николай пропал в революционные годы в Малой Вишере.

Что касается потомства дочерей деда, то по линии средней дочери Антонины Ивановны ее сын (внук деда) Станислав Степанов живет в Старице; младшая дочь Валентина Ивановна (кстати, одна из первых дикторов Старицкого радиовещания в 1946-50 г.г.) жила в Старице до 1998 года, а теперь живет в Петербурге у своей дочери, тоже Валентины, с ними я постоянно встречаюсь; ну и автор этих строк, внук купца Ивана Лисицына, по линии его старшей дочери Марии. Свою внучку мы тоже назвали Марией в честь моей матери и бабушки.

О перипетиях жизни деда и бабушки знали до настоящего времени только два человека – их младшая дочь Валентина Ивановна и автор этих строк. Для внуков и правнуков эта статья будет откровением.

Я горжусь своим дедом. Он проявил твердость характера в переломный момент жизни, проигнорировал предрассудки своего сословия, не испугался грядущих трудностей. Он проявил ответственность и патриотизм в военное лихолетье, когда охранял вверенное ему имущество вплоть до оккупации немцами Старицы. Как знать, сколько лет он еще мог прожить, если бы уехал вместе с семьей в Горицы.

Я горжусь бабушкой, которая в чрезвычайно трудное время разделила с дедом все его беды и несчастья, делала все, чтобы ее семья выжила, а следовательно, дала жизнь своим внукам и правнукам.

Эту статью я писал по воспоминаниям соей бабушки Марии Васильевны Лисицыной, которые записал за несколько лет до ее кончины. Дополнила и уточнила некоторые подробности ее дочь Валентина Ивановна Лицицына.